Объятья жизни – наше пламя,
Он помнил это каждый день.
Несясь вперёд, сражаясь, зная,
Что и над ним нависнет тень.
Порой, поддавшись суматохе,
Бросал себя он в пропасть дел.
Жизнь шла, а с ней мгновений крохи,
Года, прожить что не сумел.
Но нить судьбы, увы, незрима,
И тень, что в дверь не постучит,
Украла всё, что так любимо,
Затмив миров живых лучи.
И смерть, склонившись над душою,
Ему явила свет другой,
Забытый мир в руках покоя,
Вовек не знавший слова «бой».
Но он не мог поверить в это –
И до сих пор назад глядел.
В далёкий край живого света,
Где столько сделать не успел.
И, встав пред смертью на колени,
Воззрев, взмолился перед ней,
Смотря в клубы незримой тени,
Где мрак дышал Вселенной всей.
В ответ, безмолвно, незаметно,
Огни явила смерть ему.
Миллионы сотен – тёплых, светлых,
Желавших так развеять тьму.
«Бери любой из тех, что ярки,
И жизнь в себя чужую влей.
И тот, чьим был костёр сей жаркий,
Навек тогда простится с ней».
Склонился он в тот миг над мраком,
Вгляделся в пламя жизней тех,
Таких, как он, объятых страхом,
Мечтой найти свой путь, успех.
Он замер, молча, незаметно.
Хотел, желал себя вернуть…
Но не посмел огонь тот светлый
Украсть хоть у кого-нибудь.
И, встав во весь свой рост пред тьмою,
Ей поклонившись, произнёс:
«Не в силах править я судьбою,
С собой неся так много слёз».
Холодный сумрак стал вдруг ярче,
И будто солнце в нём зажглось,
Он задышал сильнее, жарче,
И эхо смерти раздалось:
«Жизнь – это дар, что всех ценнее,
Ты осознал сей правды нить.
И, не посмев скупиться ею,
Теперь достоин дальше жить».